"Нам надо настрелять миллион россиян": интервью с "Мадяром", который обороняет Бахмут

В интервью Radio NV Мадяр рассказал больше о ситуации вокруг Бахмута.

- Давайте поговорим о той ситуации, которая сейчас складывается в Бахмуте. Мы понимаем, что в Соледаре не лучше, хотя сопротивление продолжается. На северных окраинах Бахмута россиянам удается все же продвинуться. Насколько это серьезные риски, угрозы для нашего города-крепости, как его называют, для Бахмута.

- Я не могу сказать точно, потому что я же не военный стратег, а обычный солдат. Это определенные риски. Например, сегодня, когда я ехал в Бахмут, на дороге из Часового Яра по нам мина влупила. А так в целом все было безопасно. Просто выскакивали, и буквально в четырех метрах от меня легла мина. Там никогда не прилетало. Поэтому как-то так это опасно.

Если они перережут сверху дорогу, думаю, что Бахмуту будет нехорошо.

- Клещеевка - это еще одно место, о котором Генштаб сейчас отчитывается, как о месте очень серьезных боев. Что происходит?

- Мы там как раз работаем - на Клещеевке. Там плохо, не хорошо там. Потому что на самом деле они пытаются обойти со стороны, не по самой Клещеевке.

Клещеевка находится под основным ударом. Там идут бои на окраинах населенного пункта. Но они пытаются обойти его с правого фланга для того, чтобы приблизиться к дороге. Не могу вам сейчас сказать текущую ситуацию, потому что ситуация у меня есть на середину дня [13 января]: я выехал из Бахмута в середине дня.

У нас работают группы по Клещеевке. Там сложная довольно ситуация, не так все просто.

- Какие сейчас условия на фронте? Я читал пост журналиста Юрия Бутусова, который писал, что нашим бойцам не хватает обогрева, нужны сейчас и стельки, и многое другое. Мороз на бахмутском направлении очень сильно донимает наших бойцов.

- Каждый род войск имеет свои определенные условия. Тяжелее всего всегда пехоте. Потому что пехота стоит в окопах, пехота штурмует посадки и пехота отражает штурмы. Да, очень холодно.

Украинские военные в Бахмуте / Фото: Константин и Влада Либеровы

Я, например. Мы живем в заброшенном доме. Мы его привели в порядок, имеем определенный быт - печь, генератор, например, Starlink. У пехоты таких возможностей нет. Их заводят на позиции и там холодно, там очень неуютно. И если тебя еще пытаются убить, то это так себе условия, хочу сказать.

- Какие нужды войска сейчас самые острые?

- У каждого по-разному. Грелки - да: для рук, для ног - это стопроцентно. Машины - их просто нет. Вот мы сегодня еще одну машину потеряли. Средства связи, которых не хватает. Очень много всего на самом деле.

- Про Mavic вы упомянули. А мне вспомнилось интервью, которое министр обороны Резников дал изданию Левый берег, призвав не недооценивать роль гражданских дронов в войне. Сказал, что Mavic некоторые украинские генералы называют свадебными дронами. Как бы вы отреагировали на такие слова?

- Армия - это очень большой и забюрократизированный механизм. Есть штатка. Вот у меня, например, по штатке этот человек - водитель или гранатометчик, а он по факту у меня радист. То же в армии - по штату "не положено", их нет быть, он прав.

Mavic - это на коленке сделанное средство наблюдения, которое используется как нами, так и нашими врагами. Стратегически - правильно, но сейчас без них никак.

Стратегически нам нужны крылья, нам нужны свои дроны, которые будут иметь возможность противодействия РЭБ. Нам нужны совсем другие средства, с другими параметрами. Но получилось так, как получилось. Есть то, что есть. Например, Autel здесь не летает, хотя Autel стоит дороже, чем Mavic.

 А что сейчас с беспилотной составляющей у россиян? Есть данные о том, что они свои Орланы складывают и дальше успешно продолжают летать. Насколько это дальше остается распространенным явлением, что они в небе имеют достаточно глаз?

- Они, как и мы, все видят. Они довольно эффективно работают со своей беспилотной авиацией. Я не могу сказать, кто лучше - мы или они. Я вижу эффективность только с нашей стороны. Но они видят куда стрелять. Лучше или хуже - не могу сказать.

Не надо недооценивать врага. Они довольно сильные. Говорят: "Ваньки, Ваньки... Только в полях лежат те Ваньки". Но на среднем уровне они были довольно подготовленными. У них есть нормальная составляющая по экипировке, которая дает им возможности, которых лучше бы у них не было.

Поэтому у них есть глаза, у них есть Орланы. Они также работают с Mavic, кстати. Так что как-то так.

Я занимался военной историей. Эта война мне напоминает [ситуацию], когда две советские армии, которые встретились на поле боя. И как дальше - будет зависеть от командиров среднего звена.

Единственное, что могу сказать, что в нашем случае управляемость войсками - немного лучше. Потому что все же у нас нет вертикальной системы управления: без приказа, только по согласованию что-то делать. Да, есть моменты, но все же мы более мобильны в каких-то вопросах. Это мое личное мнение.

- Ваньки Ваньками, но они прорвались в Соледаре. Они создали риски сейчас Бахмуту. Они давят на Клещеевку. Как вы считаете, как далеко они такой тактикой могут зайти? Мы сейчас говорим о том, что у них начинается огромная мобилизация - до полумиллиона человек. Эта тактика может работать: забрасывать штурмовые группы, пехоту и дальше продвигаться?

- В их случае - это довольно эффективная тактика. Потому что люди у них дешевые, они ничего не стоят. И они могут использовать свой мобилизационный ресурс до тех пор, пока у них не будет внутри какой-то бучи, которая подведет к тому, что люди перестанут соглашаться на эту авантюру. Но это очень долгий и непростой путь.

Нам надо их настрелять где-то миллион, полтора. А пока что мы настреляли их только 117 тысяч. Поэтому это довольно эффективная тактика.

Думаю, что нам на высшем уровне надо искать ответы, как с этим быть. Потому что здесь поля на самом деле усеяны их телами. Их здесь реально дохера лежит. И они еще продолжают идти.

Бахмут / Фото: Константин и Влада Либеровы

- Существует мнение-призыв к украинским экспертам: не говорите огромные, безумные, непоправимые потери россиян. Есть просто понятие в военной истории - допустимые или недопустимые потери. Очевидно, у россиян то, что усеяно поля телами на подступах к Бахмуту, это допустимые для них потери. Вы тоже так думаете?

– Думаю, да.

— По их данным, они мобилизовали 300 тысяч необученных каких-то людей. Они у них есть. У нас людей - в разы меньше. И сейчас они еще 500 тысяч хотят мобилизовать. Нужно будет им миллион - они еще миллион мобилизуют.

Что делать? Их надо убивать массово. Как я говорил когда-то в интервью и еще раз скажу: нам надо смещать акценты наших огневых ударов на территорию Российской Федерации. Выявлять логистические центры, выявлять базы скопления врага и лупить туда. И когда люди, которые живут в этих городах, поймут, что российские военные - это опасность для них, вот тогда они уже будут задумываться, что же им делать с их властью.

Приехали военные, в Макеевке лупанули по ПТУ. Классно лупанули. Почему в Макеевке? Почему, например, не ударили где-то под Питером? Я считаю, что нам надо сместить стратегические акценты в сторону того, чтобы убивать их до момента развертывания в боевые порядки.

- Говорят, что поставки западной техники нам дают, если не количественно, то очень хорошее качественное преимущество для хотя бы их сдерживания. Это соответствует действительности?

- Я не могу этого сказать. Я же не видел всей картины по линии фронта или своему направлению. Да, это как-то сдерживает. Если бы этого не было, нам бы было значительно хуже. Но насколько это эффективно, я не могу сказать

- Издание The Wall Street Journal написало, ссылаясь на слова неназванного украинского командира, что в украинской армии огромные потери под Соледаром. И вроде бы этот командир сказал, что эти потери больше, чем у россиян. Это правда, или они повелись на российскую пропаганду?

- Не могу ничего по этому поводу сказать. Поскольку это человек не назван, задать ему вопрос нет возможности. Потери - есть, потери - немалые. Но как понять огромные или не огромные. Огромные в соотношении с чем?

Знаете, когда говорят: я дам тебе все. Это значит, что я не дам тебе ничего. Так и здесь - огромные. Огромные - это сколько? Да, потери есть: очень много людей погибает, травмируются, ранены и так далее. А сколько это, в масштабе чего? Поэтому я бы не прислушивался к этому. Это больше выглядит, как паническое какое-то заявление о том, что все пропало - побежали.

Бахмут / Фото: Константин и Влада Либеровы

- Вы говорили о рисках, которые создаются для Бахмута. Сейчас очень много разговоров в тылу о военной целесообразности держать Соледар. Ее, как бы нет, но есть политическая целесообразность держать Соледар и не отступать до последней минуты. Вы, как военные на местах, такой вопрос, я так понимаю, себе не ставить вообще: держать, не держать, отступать, не отступать. Что говорит командование, то и делаете?

- Да. Я не могу отказаться от приказа. То есть какое-то количество людей есть, мы их называем отказники, но ни я, ни мои люди не имеют возможности сказать "нет". Потому что мы пришли сюда по своему желанию.

Дело в том, что ситуация, в которой мы оказались с Соледром, очень похожа на ситуацию с Дебальцево в 2015 году. Когда Дебальцево было выступлением и было понятно, что будут лупить. Но политически оно должно было быть нашим. И поэтому там была ситуация с восьмой бригадой, которая страдала.

Я думаю, что ситуация очень похожа. Но, опять же, понимаете, как я могу судить о том, о чем ничего не знаю? У Генерального штаба есть Валерий Федорович Залужный, который занимается этим. У нас есть Министерство обороны, которое занимается тем, чтобы у Валерия Федоровича было достаточно сил и средств. Я уверен, что, возможно, есть какой-то смысл его держать для чего-то. Но я не могу гадать, потому что я не вижу стратегического замысла, я не вижу угроз с других направлений. И я не диванный эксперт, который будет говорить: все пропало или мы всех победили, война закончится через две-три недели, мы дрюкнули русню.

Нет, это игра в долгую. Это на самом деле очень сложная шахматная партия, в которой ходы просчитываются наперед. И этих ходов может быть столько, что мы даже представить себе не можем. Не надо питать иллюзий относительно того, что война закончится в течение ближайших нескольких месяцев или даже полугода. Так не будет.

- А почему вы так считаете? Буданов говорит, что есть шансы все же в 2023 году завершить. По крайней мере, если говорить так - этот эпизод войны с Россией.

-  Где мы завершим этот эпизод войны с Россией? Мы завершим его на границах 1991 года? Это будет перемирие, это будет что?

Я считаю, что Россия от своих планов не откажется. И они будут пытаться всеми силами забрать столько, сколько они смогут. Люди, средства у них для этого есть. Почему они должны отказаться от своей цели?

Это мое личное мнение, я не являюсь экспертом: считаю, что эта война будет продолжаться еще как минимум весь 2023 год, а может и больше. И что война закончится не потому, что какие-то невосполнимые потери будут у России. Она закончится от того, что в России начнутся свои внутренние трансформации, которые приведут к тому, что у них просто не будет ни времени, ни сил заниматься нами.

– А что будет для вас победой?

 Если Россия в том виде, в котором она есть сейчас, перестанет существовать в целом. То есть будет Московия, Москва, Московская область, возможно, Питер на границе с Финляндией, потому что там большую часть земли надо отдать. Урал - отделится, Сахалин - отделится. Восточную Сибирь заберет Китай. Республики Кавказа получают наконец свою независимость.

Понимаете, в чем дело: в России русских нет. Русский - это не национальность, это отношение к стране: я живу в России, поэтому я русский. Русских как таковых то нет, их осталось очень немного.

Поэтому, когда Россия закончится, когда они будут формировать свои территориальные границы по этническим признакам, и когда русские будут жить в России, а России будет очень немного; и у них не будет ни сил, ни средств для того, чтобы проявлять агрессию; когда они выплатят нам все репарации, когда они отстроят нашу страну - пройдет еще лет 100.

Когда они осознают то, какую беду они делали в мире, тогда уже это будет, пожалуй, победа.

Но, я думаю, что наше поколение до этого не доживет - до той победы, которая является для меня победой. Это очень длительный процесс. И если в масштабе человеческой жизни, год или пять лет - вроде бы много. В масштабе истории, в масштабе государств: 5, 10, 20, 50 лет - это может быть в целом небольшой срок.